Когда я думаю о Гене Капранове, мне вспоминается почему-то одна, будто бы и не имеющая к нему никакого отношения, история. В мединститутскую многотиражку, членом редколлегии которой я имел честь в студенчестве состоять, пришел как-то аспирант одной из кафедр и попросил помощи и защиты у родного многотиражного органа печати (тогда печатное слово, даже многотиражное, еще пользовалось у некоторых некоторым уважением). Владимир Лавришко
Беда же данного аспиранта состояла вот в чем: он регулярно участвовал в конкурсах эрудитов краеведения, которые устраивали тогда журналы дружественных нам социалистических стран - «Куба», «Польша», «Румыния», «Социалистическая Чехословакия», «Болгария», «Монголия»...
И ладно бы только участвовал, (в конкурсах этих участвовали несметные полчища советских обывателей в надежде хотя бы так, да еще «на халяву», поскольку первым призом неизменно бывала туристическая путевка, очутиться в зарубежье, хотя бы и дружественным). Нет, наш аспирант регулярно в них побеждал! Но ни разу ни в одну «выигранную» им страну так и не попал.
В ту пору, чтобы попасть за рубеж, необходима была характеристика-рекомендация с места работы, или учебы. От партийных органов. Даже если ты и близко к этой партии никакого касательства не имел. Далее были еще многочисленные шлагбаумы. Но наш эрудит —энциклопедист сыпался с первого же шага. Поначалу он безропотно сносил отказы в рекомендациях на поездки, но однажды, когда ему в очередной раз пришла пригласительная бумажка из очередной Монголии, эрудит решительно потребовал объяснений. Будучи тихим скромным человеком, особых грехов он за собой не чувствовал, связей порочащих его и родственников За границей не имел, на кафедре был на хорошем счету, где о нем отзывались уважительно: «Голова!» Но, видать, голова в этих конкурсах с поездками за рубеж была делом не самым главным. На недоуменные вопросы претендента на поездку в Монголию уважаемые члены комиссии, повздыхав, помявшись, подвели наконец нашего энциклопедиста к зеркалу: «Посмотри на себя! Разве можно с такой физиономией представлять нашу великую родину за ее рубежами?!»
Парень не был, конечно, голливудским красавцем, был он, мягко говоря, некоторым образом рябоват и, осторожно выражаясь, несколько раскос. Но что там, в своих монголиях, и почище не видели? Короче говоря, несмотря на заступничество многотиражной печати, халявная путевка опять досталась обладателю физиономии более для зарубежных поездок подходящей.
Не знаю, чем уж и кому не угодила физиономия Геннадия Капранова- добрейшей души человека, а главное талантливейшего поэта, единственного в Казани переводчика поэзии с двух европейских языков. Его перевод «Джона Ячменное Зерно» Бернса вполне может потягаться со знаменитым переводом Маршака, а переводы из Жака Превера и сегодня, на мой взгляд, остаются лучшими русскими переводами. О его же собственных стихах приведу авторитетный (но, увы!- посмертный) отзыв: «... Капранов покоряет искренностью, задушевностью и удивительно чистыми прорывами в то состояние, когда нет границы между человеческой исповедью и стихами... Он прирожденный лирик, и в этом его главная сила.» (Евгений Евтушенко)
Но в этом оказалась и его главная слабость среди Напористых бездарей, халтурщиков, деляг, нахрапистой серости, где отсутствие таланта с успехом заменяется мафиозной спайкой, крепкими локтями и «поэтической» мордой лица, специально вырабатываемой для простаков и недоумков. Сии «поэтические» физиономии оттирали и оттирают от кормушки подлинные таланты особенно рьяно. Ведь если дать таланту состояться и «выйти в люди», то напыщенная убогость серости сразу на фоне таланта бросится в глаза. И люди вполне могут поинтересоваться: «А вы то что здесь у литературной кормушки делаете?» Поэтому- очернить талант любым путем! Оттереть в сторону любой интригой! Ведь он прямая угроза благосостоянию бездари, оскорбление его кошелька!
До самой своей смерти, а погиб Геннадий Капранов сорока семи лет, он не удостоился издания ни одной, самой тощенькой книжки. Вот почему мне «не к месту» вспомнилась история про незадачливого аспиранта-эрудита. Можно было бы тут вспомнить еще и название книги Хемингуэя «Победитель не получает ничего». Гена окончил Казанский педагогический институт, факультет иностранных языков. Преподавал английский. Владел и французским, читал па немецком. Интересы его были разносторонни: он серьезно увлекался историей, географией, астрономией, рисованием. Но главной, заповедной его страстью, была поэзия. Любовь к поэзии привила ему мать, сама писавшая стихи. И год за годом он добивался в ней все новых и новых высот. Но неутомимые поборники прав на гонорар стойко и непробиваемо отражали робкие попытки Капранова попасть в издательские планы. А годы шли. Год за годом. Как сказал один поэт тоже нелегкой судьбы: «До тридцати поэтом быть почетно, и стыд кромешный- после тридцати!»
В шестидесятые годы отдушиной Гене Капранову была литературная страница молодежной газеты «Комсомолец Татарии». Но вскоре и эта отдушина была прикрыта. Иногда, очень редко, проскакивало что-нибудь в московской периодике. И снова тишина... Гена никогда не жаловался, но год от года все больше мрачнел лицом и все больше замыкался в себе. Литературных сборищ он не любил. Незадолго до его гибели я встретил Капранова у стен Дома печати. Спросил обыкновенное, что говорят обычно при встрече: «Как жизнь?» «Нормально», ответил Гена. Он смотрел сквозь меня остановившимся взглядом.
Смерть нашла его, нарушив все физические законы. Нас учили в школе, что молния бьет в самую высокую точку. На этом основан принцип громоотвода. Но эта молния 25 июня 1985 года избрала низкорослого, чуть даже ниже среднего роста Гену Капранова. Хотя на пляже в это время рядом с ним было немало и верзил ростом под два метра. После смерти поэта, как по мановению невидимой руки, вышла наконец его книжка. Капранов оставил после себя более двух тысяч стихотворений, не считая переводов, и пять поэм. В небольшую книжку, изданную через шесть лет после гибели Гены, вошла лишь микроскопическая часть сделанного им. Наспех и неряшливо составленная, она не дает полного представления о масштабе таланта Геннадия Капранова. Хотя и там невольно ахаешь, наткнувшись, вдруг на золотой самородок стихотворения. Но безусловно прекрасно название книжки-«Простые вещи». Сейчас эта посмертно изданная тиражом в тысячу экземпляров книга- большая библиографическая редкость. Больше изданий стихов Капранова с тех пор не было. И наша небольшая подборка, следующая за этим кратким очерком о поэте, скромная попытка отдать дань таланту подлинному и редкостному.
В свое время многим из тех, кто, наживая моральный капитал, публично сокрушался о безвременной гибели поэта, достаточно было шевельнуть пальцем, чтобы помочь ему. Они были неизмеримо выше в социальной табели о рангах, чем чуть ниже среднего роста Гена Капранов с лицом, как выражался Андрей Платонов, «простым, как сельская местность.» Но они, надо думать, хотели жить спокойно. Они могут не беспокоиться- небесный огонь свыше не про них